1921 — 1989

Гвардии старший сержант.

Механик-водитель танка.

Имел семь ранений.

На войне с первого и до последнего дня. Последний бой — на косе Фришнерунг, что за Кенигсбергом.

Награжден медалью «За Отвагу!»

(Из статьи «Возвращение» в № 18 от 6.05.81 г.)

Казанцева Валентина Александровича война застала в Даугавпилсе, в полковой танковой школе. Школу срочно перебросили в Великие Луки. Но немец наступал столь стремительно, что в городе том школа не задержалась и дня: прямо с марша погрузили в эшелон и отправили в Москву, в Долгопрудное. В Великих Луках что творилось — беженцы, беженцы... Женщины, старики, ребятишки. «Чувствовали мы тогда себя очень плохо: нас бы в бой, здоровые молодые парни, а помочь ничем не можем…

В Долгопрудном учились чуть больше месяца. Сформировали эки­пажи. Командиром Казанцева стал воронежец Валентин Валько. Был в экипаже земляк, режевлянин Евгений Голендухин — радистом. Танки получили после капитального ремонта — машины побывали уже не в одном бою.

Первый бой экипаж, где Валентин Казанцев был механиком-водителем, принял под теми же Великими Луками. Случилось это во время четвертой танковой атаки в направлении Невеля, но­чью. Командир заметил обоз — немцы на лошадях везли снаряды. «Подавил я их тогда, конечно, много. Ну, и не заметили, как их танки на нас выскочили. Мы — в сторону, уйти хотели: снаряды у нас кончились. Вроде ушли, да тут прямо в лоб нам снарядом как шандарахнет! У меня аж все замозжало. Командир, — кричу, — впереди пушка бьет! — Вижу, отвечает, — сейчас мы ее. «Пово­рачивай вправо!» Это потом Казанцев и его товарищи научатся воевать. А тогда развернул Валентин танк, подставил пушке бок... Очнулся — башню сорвало, командира взрывом из танка выбросило. Зем­ляк Голендухин убит. Люк дернул — заклинило. Выбрался через штурмовой. Пистолет прове­рил — только пять патронов. Вернулся в танк — там еще гранаты. Командира нашел неподалеку, живым. Только оттащил немного — немцы к танку подходят. Один сунул гранату в пробоину. Как рванет! Валентин поднялся на высоту — оглядеться. Со всех сторон автоматы заговорили, под кинжальный огонь попал. Опять сознание потерял. Пришел в себя — в руке граната с выдернутым кольцом зажата. Двое немцев около, сапоги с него стаскивают. Бросился на одного — второй со страху очередью резанул и бежать. В Казанцева две пули попало (одна в голову, другая в руку), остальные в немца, с которым он схватился. Того сразу наповал. На него опять потерявший созна­ние Казанцев п упал. Но гранату из рук не выпустил. Очнулся, слышит, немец какой-то вокруг ходит и зовет: «Август, Август!» Убитого, видимо, звал. На звук голоса и швырнул Казанцев гранату. Потом автомат у убитого забрал и ходу. Ослабел от потери крови, оступился, сломал раненую руку. Едва встал потом. Слышит — голоса. Думал, свои. Крикнуть хотел, да немцы его опередили. «Слышу, пуля меня, как жигалом ткнула. Я бежать... Очнулся под какой-то сосной. Крови из меня выбежало весь промок. Ну, думаю, жить мне не больше часа — к своим бы успеть.» Как до наших траншей добрался — не помнит. Перешел вброд небольшую речку, а берег на другой стороне высокий. Кричат с него: — Кто идет? — Свой. Танкист. Подали ему приклад винтовки, уцепился за него одной рукой (вторая ж сломана). Так и вытащили.

Медсанбат, госпиталь — и снова фронт. До конца войны не расставался Валентин Казанцев с оружием. Последний бой он принял на косе Фришнерунга, что за Кенигсбергом. «Я тогда на 3-м Белорусском воевал. Помню, заступили мы восьмого мая в караул. А девятого... Мать ты моя! Как услышали о капитуляции. Танки на плац выгнали, и давай залпами, залпами...»

В августе 45-го приехал он в Реж, в отпуск. Здесь и застал его приказ о демобилизации. И снова — родной завод.

Поработал немного в инструментальном цехе, потом перевели в четвертый.