1923 — 1986

Сержант.

Воздушный стрелок. Сапер.

Кавалер двух орденов Красной Звезды и медали «За боевые заслуги».
Боевой путь: Брянский фронт, 1 и 2 Прибалтийский фронта.

Из статьи «От первого боя...» в 16 и 17 от 24 и 30.04.1085 г.

«21 июня, в субботу, на торжественном вечере, нам были вручены аттестаты об окончании Режевской средней школы № 1.

Счастливые, мы мечтали о продолжении учебы, о работе. Но это был 1941 год. Война разрушила наши планы на будущее.

Через месяц мы, группа одноклассников: Павел Селезнев, Максимильян Барахнин, Александр Долгоруков, Вениамин Ведерников и я, были уже курсантами 15-й военноавиационной школы пилотов в г. Ижевске. Усиленно занимались по 10-12 часов в сутки, за короткий срок прошли теоретический курс учебно-летной подготовки, и через два месяца приступили к учебным полетам на самолетах У-2 (теперь это ПО-2).

Мы, курсанты, были переведены в школу механиков по вооружению самолетов. А когда на самолеты-штурмовики Ил-2 потребовались душные стрелки, мы освоили эту специальность и в звании сержантов разъехались в разные авиационные части. Я был направлен в 135-й штурмовой авиаполк 208 авиадивизии, находившейся тогда на формировании в Куйбышеве.

Боевые действия мы начали в июле 1943 года на Орловско-Курской дуге в составе Брянского фронта. Полк был подготовлен для ночных полетов, поэтому мог действовать в любых погодных условиях и в любое время суток.

Впечатляющими не только для нас, авиаторов, но и наземных войск, были массированные вылеты на штурмовку укрепленных участков обороны противника. В таких вылетах участвовали сотни машин из состава нескольких дивизий. К фронту шли полки по 18-24 машины в группе, четким строем на высоте 1000-2000 метров, с интервалами 2-4 километра. Над целью входили в пикирование, чтобы бомбить и обстреливать цель. «Обработав» ее, снова выстраивались и на высо­те 200-300 метров, тем же порядком шли на свои аэродромы. Заправлялись горючим, боеприпаса­ми и снова включались в круговорот. После таких действий штурмовиков наши войска прорывали оборону противника и шли в наступление.

Особенно памятен для меня первый боевой вылет.

Наша эскадрилья получила задание: «Вылететь на уничтожение скопления противника у переправы через реку». Вылетели три звена с интервалами 30 минут, и должны были действовать самостоятельно. Первым поднялось в воздух наше звено. Летим «клином». Впереди, в середине, машина командира звена старшего лейтенанта Серикова со стрелком Романовым. Справа - экипаж Крылова и Клименко, а наш Шибаева и Шалюгина - слева.

Через 5-7 минут мы были над аэродромом базирования наших истребителей. Как было услов­лено, делаем круг над аэродромом и даем сигнальную ракету. Выруливают и взлетают три машины ЯК-1, набрав высоту, пристраиваются к нашей группе. Штурмовики идут по курсу, а истребители маневрируют, делая развороты, снижаются и вновь набирают высоту, залетают вперед.

Всматриваюсь в голубое небо и дымчатую даль. В воздухе спокойно, кроме наших машин никого нет. Ровно гудит мотор. Переговариваемся с Шибаевым по СПУ (самолетное переговорное устройство). Он спокоен. Минута, другая, и дымка, покрывшая горизонт, стала сгущаться, наплы­вать на нас, а на земле, впереди, показались зарева пожарищ. Пролетаем линию фронта. «Смотри в оба», - предупреждает меня Николай Шибаев. А вот и под нами сплошные пожары. В кабине самолета, летящего на высоте 800 метров, пахнет гарью. Несколько зенитных снарядов разорва­лись вблизи нас.

Вдруг наши сопровождающие, круто развернувшись, покинули нас и ушли в левую сторону по ходу полета. Проследив за их полетом, я увидел на расстоянии 1,5 — 2 км. от нас воздушный бой. Это был круговорот, в котором участвовало десятка полтора машин, а сколько каких - установить было невозможно.

Что было на земле, я не видел. Все внимание было обращено на истребителей, ведущих бой. И не напрасно. События стали быстро развиваться. От группы истребителей, крутящихся там, отделился один и направился в нашу сторону. При развороте его я по силуэту узнал немецкий «Фокке Вульф 190», тупоносый истребитель. А когда он, уже ближе, сделал еще один разворот, чтобы зайти к нам в хвост, на его фюзеляже отчетливо были видны кресты. Вот он уже висит сзади на нашем хвосте, быстро увеличиваясь в размерах.

Ловлю его в прицел и даю несколько пулеметных очередей, одновременно замечаю пламя из стволов его пушек.

Можно ли описать все это? Ведь, наверное, все происходило в пределах одной минуты, истре­битель подошел так близко, что мы расстреливали друг друга в упор.

Вдруг наша машина «задирает хвост» и входит в пикирование. «Фоккер» исчезает. По толчкам отделяющихся бомб понял, что производим бомбометание. Шапки разрывов зенитных снаря­дов вспыхивают со звоном и отстают, оставаясь вверху, в серой мгле. Полумрак, окружающий машину, пронизывают пунктиры трассирующих пуль. Где «фоккер»? Почему молчал Николай перед атакой цели? Эти мысли мелькают в моей голове. С характерными звуками пошли реактив­ные снаряды и заработали пушки. Пикируем до «бреющего» и уходим от цели. Внизу под нами нескончаемый поток машин и повозок. Разворачиваю пулемет и даю пару очередей вдоль дороги. В который раз пытаюсь вызвать Шибаева, но напрасно - СПУ молчит. Мотор увеличивает оборо­ты, и мы вылетаем из этого ада. Вскоре перелетели линию фронта. Справа, совсем рядом, появи­лась машина Серикова. Он машет руками, пытаясь что-то объяснить (радиосвязи между нашими машинами не было). Машу ему в ответ, а в голове мелькают десятки «почему»? Где машина Крылова? Где наши сопровождающие истребители? В воздухе, кроме двух наших машин, никого не вижу.

Переношу взгляд в кабину и замечаю в фюзеляже пробоины, а на полу кабины щепки от фанерного фюзеляжа ( в местах, не защищенных броней). Но то, что я увидел в хвостовой части, меня поразило. Вертикально стоящий киль, с одной стороны был «прошит» пулями или снарядом и держался только на одной правой стороне, ее стенке. Если киль отломится, машина потеряет управление. Нужно предупредить Николая, чтобы он не делал резких движений и крутых разворо­тов. Снова пытаюсь заняться переговорным устройством, но вижу, что пульт управления им разбит и концы проводов болтаются. Световая сигнализация также не работала. В кабине проходила тяга управления рулями глубины, которая представляла из себя алюминиевую трубу. Пытаюсь тянуть ее и дергать, чтобы обратить внимание Шибаева. Ничего не получается. В смотровое окно у бензо­бака, через оргстекло толщиной 60 мм. виден его затылок. Наконец стучу по трубе тяжелой от­верткой и вижу улыбающееся лицо пилота. Жестами стараюсь объяснить ему опасность нашего положения, показываю на хвост машины. Наконец он утвердительно кивает мне головой. (Как позднее оказалось, он ничего не понял).

Успокоившись, что сообщил о повреждении машины пилоту, я снова стал наблюдать за воздухом. Наши штурмовики шли в сопровождении одного истребителя. Снова светит яркое сол­нце. И только взгляд на землю улавливал следы прокатившихся боев.

Вскоре сопровождающий помахал нам крыльями, и, заложив глубокий разворот, ушел на свой аэродром. А через несколько минут и мы заходим на посадку. Поставив машины, мы оказа­лись в объятиях однополчан. Первый вопрос: «Где Крылов?»

Сериков ответил, что его машина сбита прямым попаданием вражеского снаряда при выходе на цель. Два других звена нашей эскадрильи вернулись без потерь. Сопровождающие нас истреби­тели после воздушного боя в одиночку возвратились на свой аэродром. Это мы узнали поздней.

Спешим на командный пункт полка и составляем боевое донесение. Задание нами было вы­полнено. Атаковавший нас немецкий истребитель ФВ-190 был сбит, что видел экипаж Серикова. Наша машина в этом бою получила более трех десятков пробоин, но все обошлось благополучно. А были и серьезные повреждения. Несколько снарядов от пушки «Фоккера» прошили все крыло и задержались в снарядном ящике, была пробита лопасть винта самолета и, как я уже отмечал выше, основательно пострадал киль. Раньше, по рассказам, я знал, что пробоина в лопасти винта очень опасна, т.к. вызывает нарушение балансировки двигателя и его разрушение. Этого не случилось.

Техническая служба через пару дней произвела ремонт, и машина снова была готова к вылету.

Первый боевой вылет был опечален гибелью наших товарищей. Погибли Крылов, воздуш­ный стрелок Клименко.

Пилот Аркадий Крылов, цыган по национальности, был любимцем полка. Веселый, наход­чивый острослов, он знал множество занимательных историй, и был хорошим рассказчиком. Но главное, чем он покорил всех, были его песни, которые он исполнял под собственный аккомпанемент. Все свободное время в его руках была гитара. Исполнял он не только цыганские песни, но и русские романсы, а многие из них мы слышали впервые. Как потом стало известно, это были песни на стихи Сергея Есенина.

Воздушный стрелок экипажа Крылова Клименко был сибиряк, такими способностями не обладал. Скромный, спокойный, я знал его еще по учебе в авиашколе и очень уважал.

Немало потерь наших товарищей будет в дальнейших боях, но гибель Крылова и Клименко мы пережили особенно. Иногда машина не возвращается с задания, но о гибели экипажа еще было неизвестно, и все ждут, что летчики живы и найдутся. А тут ждать было нечего.

Так приступили мы к боевым действиям на Орловско-Курской дуге. И когда 5 августа 1943 года, через месяц упорных боев, столица нашей Родины - Москва, впервые за время войны, салютовала в честь освободителей Орла и Белгорода, каждый из нас сознавал, что и он внес свою, пусть небольшую, долю в общее дело этой победы. Так, на счету каждого к этому времени было свыше десятка боевых вылетов.

На пятом боевом вылете наша машина попала в плотный огонь зенитных разрывов, коман­дир экипажа был ранен осколками в шею, которые залетели через боковую стенку фонаря. При­жав рану к подбородку с помощью носового платка, он привел машину на свой аэродром, посадил ее. Окровавленного, теряющего сознание от потери крови, его отвезли в медсанбат. После излече­ния он возвратился в часть.. За этот героический поступок он был награжден орденом Отечествен­ной войны I степени.

Лейтенант Николай Шибаев, командир экипажа, был среднего роста, плотного телосложе­ния, старше меня на четыре года. Летчик он был грамотный, имел веселый характер, любил пошутить и сам шутку понимал. Перед войной он успел окончить школу пилотов и некоторое время работал инструктором, обучая курсантов. В полку его уважали.

Из воздушных стрелков моими лучшими друзьями были свердловчане Воробьев Евгений с Уралмаша и Щелканов Иван из Шарташа. Как и я, они приехали в школу пилотов после оконча­ния средней школы. Курсантами были в одном экипаже на У-2. Вместе учились и воевали в одном полку. Ребята погибли, не дожив до дня Победы.

После разгрома фашистов на Орловско-Курской дуге началось победное продвижение наших войск и освобождение Советской земли. Мы часто меняли аэродромы, продвигаясь за наземными войсками на запад. Бывало, вылетаем на задание с одного аэродрома, а посадку делаем после выполнения задания на другом - западнее старого.

После боевых действий на левобережной Украине нас перебросили в Белоруссию. На 41-м боевом вылете 15 декабря 1943 года наш самолет был подбит зенитной артиллерией противника и упал в Городокском районе Витебской области. Я и пилот (Осипов Иван) отделались ушибами. Пытались скрыться, но были ранены и взяты в плен.

В лагерях военнопленных находились в Восточной Пруссии. В апреле 1944 года мне вместе с двумя другими товарищами удалось бежать из лагеря. Семь суток мы ночами пробирались в сторо­ну фронта по немецкой земле, - земле, опутанной колючей проволокой, изрытой каналами и кишащей солдатами и жандармами. Были пойманы и наказаны. Снова лагерь. В январе 1945 года вторично бежали. На этот раз фронт был ближе и побег удался.

После плена воевал сапером в 428-м отдельном саперном батальоне 262-й стрелковой диви­зии на 1 и 2 Белорусском фронтах.

9 апреля 1945 года, при штурме Кенигсберга был тяжело ранен. Лечился в госпиталях до марта 1946 года, после чего возвратился в Реж.